Священника Иоанна Курмоярова запретили в Украине и посадили за призывы к миру в России. Вот его интервью — о смысле жизни и борьбе за Евангелие с РПЦ
В марте 2022 года Иоанн Курмояров — отлученный от РПЦ священнослужитель — выпустил на своем youtube-канале видео со словами, что в рай попадут миротворцы, «а тот, кто развязал агрессию, не будет в раю как ни упирайся». За это его посадили на три года.За несколько лет до этого Курмоярова исключили из церкви в Украине — за […]
В марте 2022 года Иоанн Курмояров — отлученный от РПЦ священнослужитель — выпустил на своем youtube-канале видео со словами, что в рай попадут миротворцы, «а тот, кто развязал агрессию, не будет в раю как ни упирайся». За это его посадили на три года.
За несколько лет до этого Курмоярова исключили из церкви в Украине — за критику национализма и войны на Донбассе.
Сейчас Иоанн во Франции. «Бумага» подробно поговорила с 57-летним священнослужителем о том, как он пришел к своим принципам, сколько гонений ему пришлось из-за них пережить, как он отговаривал от участия в войне заключенных и о чем он мечтает.
«Меня приютил монастырь». Про первый в жизни отъезд за границу
— После освобождения [1 августа 2024 года] я знал, что уеду. На подготовку у меня ушло около трех месяцев. Я решил, что сперва приеду в Молдову, сделаю там украинскую визу и съезжу повидаться с родителями в Украину. Но оказалось, что украинское посольство в Молдове не дает россиянам визы.
После Рождества я полетел в Грузию, где спокойно получил гуманитарную визу во Францию. Во Франции на время легализации меня приютил монастырь — во время Великого поста там не принимают паломников, но для меня согласились сделать исключение. Сейчас я помогаю там по хозяйству.
Я впервые за границей. 17 марта побывал в Париже. С восторгом знакомился с городом: посмотрел и Лувр, и Нотр-Дам де Пари. Город можно снимать как угодно — и получится красота! Мне даже показали ресторанчики, где лягушек продают, представляете? Если я когда-нибудь своих племянниц привезу в Париж, обязательно поведу их попробовать национальную французскую кухню.
«Как жить, чтобы „заглянуть за горизонт“». Про семью и веру
— Мой отец — терский казак, вырос в станице в Чечне. Он окончил военное училище в Камышине [Волгоградской области], познакомился с мамой и поехал на Урал — там его распределили в ракетную часть. На Урале я и родился, прожил там до 13 лет. Потом отца перевели на три года в Беларусь, затем — в украинский город Винницы.
В советские годы в Виннице никто не говорил на украинском языке. Зато было огромное количество евреев, поскольку рядом был Бердичев — один из еврейских центров. Есть даже анекдот: «Изя, а где вы пошили такой костюмчик?» — «В Париже». — «И как это далеко от Бердичева?» — «Где-то три тысячи километров». — «Надо же! Такая глушь, но так хорошо шьют».
Школу я окончил в Украине, а после решил поступить в вуз поближе к родственникам и уехал учиться на архитектора в Волгоград. После института и службы в советской армии я вернулся в Украину. Был 1992 год. Всё уже рухнуло. Я устроился художественным оформителем, ездил челноком, продавал вещи. Потом стал предпринимателем на рынке, где работал мой отец, и получил уже украинское гражданство.
С детства я почему-то интересовался мировоззренческими вопросами. Жить просто для того, чтобы есть, спать и удовлетворять свои естественные потребности, мне неинтересно. Мне казалось, что наш мир более сложно устроен, чем мы ощущаем. Что такое реальность? Для чего мы тут? Что будет дальше? Я искал ответы в разных религиях: буддизм, индуизм. Всё это мне многое дало. В итоге поиск привел меня в церковь. Христианство дает положительный, катафатический подход для осмысления: как нужно в этой жизни себя реализовывать, чтобы, как у Гейзенберга, «заглянуть за горизонт». Наука ведь пытается заглянуть за горизонт — так и религия. Религия — это не про ритуалы и обряды, а про философский, мировоззренческий подход к жизни.
«На меня донесли в СБУ из-за постов в соцсетях». Про службу в УПЦ
— В 1999-м я воцерковился. В 2007-м купил дом на окраине села в 60 километрах от Винницы, заложил виноградник. Фактически я ушел в подвижническую христианскую жизнь — мою идею одобрил один старец, опытный духовный человек. Спустя время про меня узнал епископ, друг этого старца, и предложил принять монашество. Я согласился и практически сразу же после пострига принял диаконское рукоположение (это первая, низшая степень священства — прим. «Бумаги»).
От иерейского рукоположения (это вторая степень православного священства — прим. «Бумаги») я четырежды отказывался. Но когда начался Майдан, стал много высказываться в соцсетях против национализма. Меня назначили секретарем Комитета по защите канонического православия Тульчинской епархии, чтобы организовывать людей на защиту храмов. В 2016-м меня снова предложили рукоположить в иереи — и тогда я согласился. Я понял, что в стороне оставаться у меня не получится.
В 2017-м на меня донесли в СБУ из-за постов в соцсетях. Поводом стала открытка с георгиевской ленточкой, которую я опубликовал 9 мая 2017 года. Но тогда в Украине георгиевская ленточка еще не была под запретом. Дело закрыли из-за истечения срока давности. Националисты–диванные патриоты мне писали: «Я тебя зарежу», «Сдохни, москаляка». Но это всё детский лепет.
Я и сейчас считаю, что война на Донбассе была ошибкой. Когда меня дергали СБУшники, я спрашивал у них: «Ну, что это за бардак? Можно же было мирно решить». Они соглашались. Две стороны просто уперлись: можно было Донбассу дать русский язык как второй, успокоить народ, обойтись без кровопролития.
На днях я сделал себе аккаунт в фейсбук — первыми в друзья постучались мои прихожане из Украины.
«Нынешние гонения на УПЦ — это свинство». Про церковь в Украине
— Нынешние гонения на УПЦ («самоуправляемая церковь с правами широкой автономии» в составе РПЦ; в августе 2024 года в Украине вышел закон о запрете УПЦ — прим. «Бумаги») со стороны украинских властей — это, конечно, свинство. Люди молятся. Зачем эти гонения? Я, конечно, на стороне УПЦ, потому что ПЦУ (Православная церковь Украины — автокефальная православная церковь на территории Украины, созданная в конце 2018 года — прим. «Бумаги») — это, на мой взгляд, самозванная и националистическая организация, к ним есть догматические и канонические претензии. Но я считаю, что УПЦ должны разрывать связь с РПЦ. Христова церковь — едина. Нельзя свою церковь организовать. К Церковь можно только присоединиться, стать ее частью. Неправильно говорить, что есть отдельно украинская, белорусская и русская церкви. Правильно говорить: православная церковь в России и православная церковь в Украине и так далее.
И сейчас у власти Украины тоже есть своя логика: если УПЦ и РПЦ — одна церковь с одним учением и преданием, то все сегодняшние идеи о «Святой Руси», «русском мире» и о том, что Украину не считают самостоятельным государством, можно спроецировать на УПЦ. Юридическое отделение ничего не значит, в вероучительных аспектах можно только объявить полную автокефалию (имеется в виду обретение полной самостоятельности и независимости от Московского патриархата — прим. «Бумаги»). Без этого власть действительно будет видеть в них «пятую колонну»: получается, что внутри страны действует структура, которая проповедует «русский мир» и отрицает украинскую государственность.
Такие гонения есть и в России. Кому, например, мешают «Свидетели Иеговы»? Если вы боитесь, что к ним пойдет больше людей, чем к РПЦ, так проповедуйте нормально христианство. А то с одной стороны кричат, что у нас великое наследие и самая правильная вера, а с другой — боятся любой конкуренции, сразу в тюрьму людей сажают.
Украинцев с их вспышкой национализма можно понять. До 1939 года у них были проблемы с поляками, и, когда пришел Советский Союз, они обрадовались, но потом начались репрессии, а людей начали отправлять в лагеря. Из-за этого они обозлились на Советы, а после 1990-х эта ненависть спроецировалась и на Россию. Сейчас я так вижу: видимо, повод не любить Россию у украинцев был. Я раньше не совсем понимал: мне казалось, что Россия — демократическая страна, что с Советским Союзом покончено. А у украинцев, похоже, чуйка работала: всё не так просто. Время показало: Россия возвращается к советским установкам.
«Добро пожаловать в крепостное право». Про переезд в Россию
— С перепуга [из-за истории с георгиевской ленточкой] меня исключили из клириков Тульчинской епархии. Мне говорили: «Молчи, ничего не говори. СБУ нам позвонило и сказало, чтобы ты заткнулся». Я ответил: «Слушайте, а если завтра вам позвонят и скажут, что надо от христианской веры отречься? Вы тоже это сделаете?»
Из-за шумихи в СМИ мне поступало много предложений, звали даже секретарем епархии в Душанбе. В 2018 году я уехал в Петербург, рассылал резюме в учебные заведения — у меня же была кандидатская степень по богословию — и получил российское гражданство по программе возвращения соотечественников. Священником в Петербурге устроиться было невозможно — для этого нужно иметь много денег или хорошие связи. Меня позвали на кафедру теологии в Псковский университет. Однажды туда приехала проверка, которая сказала, что мне нельзя работать без преподавательского опыта в светском вузе. И я переехал в Новосибирск, где два года преподавал богословские дисциплины.
Поделюсь интересным наблюдением: когда я только переехал в Россию, на вечерней службе в Пскове пообщался с батюшкой, который сказал мне: «Добро пожаловать в крепостное право». Я сперва удивился: «С чего это вдруг? Это не армия. Меня не призывали. Я добровольно выбрал этот путь». Сейчас я понял, о чем он говорил.
В 2020 году меня запретила в служении уже РПЦ. Тогда меня возмутили новости о Храме Вооруженных сил, где были мозаики с Буденным, Жуковым, советской атрибутикой. Благо, хоть фрески с Путиным и Сталиным удалили. Но это всё равно абсурд! Невозможно религию и атеизм соединить! Я написал об этом пост. Сперва мне казалось, что это ошибка, заблуждение, всё исправят. Только спустя время до меня дошло, что РПЦ так создает свой имперский культ «Святой Руси» — с православной обрядовой стороной, но с другим вероучением. РПЦ — это тоталитарная, милитаристская секта, где все должны подчиняться, никто слова против сказать не может.
Правду-матку тоже не всегда нужно говорить. Но я считаю, что в принципиальных аспектах важно называть вещи своими именами.
В семинарии меня тогда никто не поддержал. У них был такой подход: «Ты ляпнул, сам разбирайся». Они боялись: у них дети, карьера, делать ничего другого — кроме службы — они не умеют. Когда меня уже посадили, ни один батюшка из Новосибирска мне не написал в тюрьму, хотя у нас были хорошие отношения — меня это поразило. Я бы написал человеку, даже атеисту или мусульманину, которого лично знаю.
«Страшна бессмысленная жизнь ради бытовухи». Про уголовное дело
— Когда РПЦ меня лишила реального прихода, я завел YouTube-канал — решил, что буду через него проповедовать, набрал более пяти тысяч подписчиков. Затем я вернулся в Петербург, работал садовником и офис-менеджером в охранной фирме, служил в РПЦ (з) (Русская православная церковь за границей, получила автокефалию в 2019 году — прим. «Бумаги»)
Когда началась война, я сперва не поверил. После работы я проснулся поздно, утром помолился, открыл новости и подумал: это фейк. В фейсбуке я спросил: «Друзья, это вообще правда или нет?» Мне ответили, что правда. До конца дня я по горячим следам читал все новости и к вечеру решил: «Это бред. Это ни к чему не приведет. Даже если Путин всю Украину захватит, хуже будет для самой России».
На самом деле, если бы не война, лет через десять Украина бы и так стала пророссийской, граждане были разочарованы в европейском выборе, а оппозиция набирала силу. Всё, что Путин озвучивал как причины для начала войны, было враньем. Мотив у него был один — он решил построить «Святую Русь», стать объединителем земель.
На следующий день после начала войны я начал записывать ролики на YouTube. Мне не было страшно, хотя, конечно, я опасался. Гораздо страшнее для меня душниловская и бессмысленная жизнь ради бытовухи. Я христианин и считаю, что все люди должны жить в мире. Мне чужд и российский, и украинский национализм.
Утром 7 июня ко мне пришли [cиловики], провели обыск, отвезли в Следственный комитет. Я не успел даже испугаться. Затем — в СИЗО. Просидев два месяца, я понял, как устроена система: органы не могут ошибаться (как писал Солженицын), процент оправдательных приговоров минимальный, значит, меня осудят. Я пообщался с ребятами и понял, что надо как-то выпутываться. Если признаешь вину, то дают меньший срок. Если не признаешь вину и начинаешь бодаться, то дают по полной программе.
В дело о «фейках» попало пять роликов. По ним провели две экспертизы. Причем текст второй экспертизы был просто скопирован из первой. Но суд ее всё равно принял как доказательство моей вины.
Летом 2022 года ко мне приходили ФСБшники и угрожали мне тем, что обвинят меня в работе на СБУ и переквалифицируют обвинение со второй части статьи на третью, которая предусматривает до 15 лет лишения свободы. Следователь в качестве угрозы — для того, чтобы я признал вину — открыл второе уголовное дело: якобы я оскорблял религиозные чувства мусульман. Затем это дело было объединено с обвинением по статье о «военных фейках».
Я решил признать вину, выходить, а потом уже сопротивляться. Я не политик. Какой смысл мне сидеть? Для меня главное было выскочить из тюрьмы побыстрее.
«Думал, что тюрьма будет моим монастырем». Про жизнь в заключении, поддержку и разговоры о Боге в колонии
— Сидеть молча в СИЗО — непростая задачка. Там сидят люди, которые смотрят Киселева и Соловьева по телевизору — ты им начинаешь объяснять, что это бред, но ведь могут и настучать.
Когда попадаешь в тюрьму, все сразу узнают, какое у тебя дело и какая статья. Я придумал себе легенду: мол, признаю вину, а после отсидки поеду в Волгоград выращивать виноград. Но при этом я говорил, что я священник — значит, против любой войны.
В августе 2023 года мне дали три года колонии. Я оттягивал отправление в Металлострой, думал выйти сразу из СИЗО: долго знакомился с материалами дела, даже просил потянуть с отправкой решения суда. Но документы мне прислали сразу.
Мне как монаху в СИЗО и колонии было проще. Я привык к спартанскому образу жизни, отшельничал, могу из дома долго не выходить. Молодым, семейным людям в заключении гораздо сложнее.
Некоторые сотрудники ФСИН относились ко мне с симпатией, уважительно, а заключенные называли «батюшкой» или «отцом». Одни сотрудники даже за советом приходили, спрашивали, стоит ли им повенчаться. Только однажды хамливая сотрудница попалась. Она выводила меня из зала суда, люди кричали: «Свободу!» Она отреагировала: «Цирк». А я ответил: «А что вы возмущаетесь? Разве не странно, что священника, который к миру призывал, водят в тюрьму в наручниках?»
Письма в заключении поддерживали. Жаль, что с некоторыми я потерял связь — сейчас пытаюсь найти Глафиру из Франции и Наталью из Новосибирска. Люди присылали посылки, книги, подписывали меня на журналы. У моих родных были сложности с переводами денег из Украины, но перед этапом на мой счет какие-то добрые люди перевели 50 тысяч рублей — на эти деньги я и жил в ИК в Металлострое.
Когда я сел, дал себе психологическую установку, что тюрьма будет моим монастырем. Но так не получилось. Тогда я поменял установку: решил, что я миссионер, которого забросили в джунгли Амазонки воцерковлять аборигенов. Это сработало. В Металлострое меня сразу выцепил священник и оставил при церкви. В основном я общался с ребятами о религии, о Боге, воцерковлял их. Если заключенный не работал, он мог пойти в церковь. Батюшка приезжал только два раза в месяц. А мы каждый день читали утренние и вечерние правила, акафисты и т.д.. Я готовил себе замену — человека, который смог бы читать на церковнославянском. В православном просветительской центре на территории колонии мы устраивали чаепития и общались, дискутировали, на свои средства покупали печенье и конфеты. Но и с воли тоже поддержка была: есть люди, которые опекают православный просветительский центр.
В заключении многие приходят к религии. Когда дают срок в десять лет, без веры очень тяжело всё это пережить. В тюрьму часто попадают гедонисты, которые гуляли, веселились, наркотики продавали — думали, что вся жизнь так и пройдет. А тут раз — и такой сюрприз. Вот у них и появился шанс переосмыслить жизнь. Мы общались с заключенными о том, что погоня только за чувственными удовольствиями — это тупик. В человеке должно быть что-то более глубокое и сильное, нежели желание чувственных удовольствий: любовь к детям или к женщине, семья, служение ближним, сильное увлечение. Надеюсь, многие заключенные после наших бесед задумались.
Я всегда смеюсь про себя, что я самый худший из священников, раз попал в тюрьму. Но, может быть, Бог просто нашел того, кто сможет в тюрьме нести Его миссию? Может, мне, дядьке-казаку, как раз там было место? Я не жалею о своем опыте: он тяжелый, но благодатный.
«От войны мы всей хатой отговаривали парня». Про дезертиров и «вагнеровцев» в колонии
— В заключении я встречал людей, которые с «Вагнером» пошли на войну из колонии на полгода, а потом снова заехали в СИЗО за разбой. Потом появились дезертиры и задержанные за самовольное оставление части, им в основном давали по пять лет колонии. Но я бы не сказал, что в Металлострое очень много таких людей, при мне это не было массовым.
Один парень-десантник рассказывал, что их сильно обстреливали и что половина стала трехсотыми, а ведь они просто закреплялись на позициях, которые отбивали штурмовики. У вот у штурмовиков — почти все двухсотые. Парень не захотел возвращаться на войну, говорил: «Я лучше посижу и выйду, но живым останусь».
При мне из Металлостроя ушло 200 человек, около 20 из них только остались в живых. Зэков отправляют на войну так: их освобождают условно-досрочно, устраивают на работу в Водоканал — и тут же мобилизация в штурмовики. В тюрьме сидит много серьезных людей, бизнесмены и айтишники, которые иногда помогают администрации колонии — так зэки и узнают об отчетности между Водоканалом и фсиновцами.
От войны мы всей хатой отговаривали только одного парня: 21-летнего Андрюху, которого взяли с солью. Наивный парень, какой вояка из него? Мы с ним долго сидели. Я звонил его матери, спрашивал, что с ним в итоге: он всё же отправился воевать и пропал без вести.
«Я не хочу, чтобы РПЦ глумилась над христианством». Про планы
— Пока мне сложно сказать, что будет дальше. Сперва мне нужно легализоваться во Франции. Если Бог даст, буду служить в каком-нибудь русскоязычном приходе, продолжу вести YouTube-канал.
Хотел бы продолжить заниматься электронной музыкой — она помогает переключаться, отдыхать мозгу. Если получится, когда-нибудь себе куплю новую аппаратуру — я и сейчас люблю в интернете порыться, посмотреть синтезаторы, гитары.
Сейчас я работаю над статьями и книгой про РПЦ. В России я собрал много архивных материалов. Нельзя дать им украсть у нас Евангелие. Я считаю: то, что делает РПЦ, — это антихристово дело. Сакрализация войны, учение про «Святую Русь» — это всё антихристианское. Я не хочу, чтобы РПЦ глумилась так над христианством. Она просто лишает людей возможности приобщиться к Христу.
Однажды у нас с зэками случился серьезный разговор: «Что я сделал в жизни настоящего, важного?» И я вспомнил, что мне несколько человек написали, что благодаря моему примеру антивоенного священника они не отказались от веры. И в этом я вижу свою задачу сейчас — хоть кому-то помочь не потерять Евангелие.
Путь жизни по Евангелию — юродивый для мира. Чаще всего, тот кто живет по Евангелию не вписывается в систему, т.к. он выбирает жить в чистоте. Христианство заточено на внутреннее преображение каждого человека. Но с философией, которую проповедует РПЦ, невозможно преображение, только ненависть.
Что еще почитать:
- «Я выгреб весь потенциал из тюрьмы». Первое интервью художника Павла Крисевича на воле — о лепке снеговика, перенесенной лихорадке и плане остаться в России.
- «Меня прессуют, а я не ломаюсь». Виктор Филинков под пытками не признал вину по делу «Сети» и сел на семь лет, а на свободе изучает Chat GPT. Вот его интервью.
