Ханна Арендт: за пределами аутентичности

Я смотрю на свою руку 
— Инородное тело — 
Я не принадлежу ни одной стране,
Я не здесь и не там.
Я ни в чем не уверена.

Так начинается одно из стихотворений Ханны Арендт, написанное летом 1924 года после первого года обучения в Марбургском университете в Германии у философа Мартина Хайдеггера. Стихотворение под названием «Потеряна в себе» размышляет о чувстве самоотчуждения — когда человек не уверен ни в чем, а тем более в собственном «я».

С юных лет Арендт боролась с противоречием между тем, кем она была на самом деле, и тем, как ее воспринимали другие. Молодая, гениальная, с выразительными еврейскими чертами, среди сверстников она чувствовала себя чужой. Нетрудно представить, как молодая Аренд жила в одиночестве, пропускала утренние занятия, а после обеда развлекала себя чтением Гомера. В обществе она была звездой, наслаждаясь вниманием одноклассников и учителей за свои красоту и ум. Но глубоко внутри она была застенчива и предпочитала быть одной.

После смерти отца, когда ей было семь, Арендт провела большую часть детства в его библиотеке. К 14 годам она прочитала философские труды Иммануила Канта, работы своего будущего профессора Карла Ясперса о «Психологии мировоззрений», а также самостоятельно изучила греческий и латынь. К 18 годам ей пришлось покинуть стены отцовской библиотеки, чтобы отправиться учиться в колледж. Арендт яро искала ответ на вопрос, как стать личностью в этом мире, борясь с одиночеством и ощущением того, что внутри нее есть нечто большее. Что значит слепить из себя что-то, стать кем-то, а не никем? «Ты больше, чем я? Есть ли в тебе высший смысл?» — обращалась она к своей руке — руке, которой будут написаны одни из лучших работ по политической теории в XX веке.

Что значит открыть настоящее, подлинное «я»? Действовать из соображений подлинности? Существует ли внутри нас истинное «я», которое можно раскрыть? Что мы на самом деле имеем в виду, когда говорим об аутентичности?

Аутентичность возникла как философская концепция в работе Хайдеггера «Бытие и время» (1927), опубликованной после Первой мировой войны. В своей работе Хайдеггер попытался очистить понятие Бытия от обыденности повседневной жизни, в которой люди существуют вместе с другими. По его мнению, большая часть нашего повседневного существования неаутентична, поскольку пребывание в мире с другими людьми отвлекает нас от единения с нашим истинным «я», не подверженным влиянию мира.

Хайдеггер различал слова «Бытие» (с большой буквы «б») и «бытие» (со строчной «б»). Это различие указывает не на трансцендентность Бытия, как это происходит с заглавной «Б» в слове «Бог», а скорее на то, что человек не всегда является просто существом среди существ. Иначе говоря, Бытие означает, что существует более истинная, аутентичная версия, которую, согласно Хайдеггеру, можно прожить, если выйти из потока «повседневности». Опыт такого Бытия включает не только обыденную жизнь, но и всё то, что означает быть человеком, в том числе неизбежную смерть, ту часть — наше небытие, — которая в противном случае останется скрытой от нашего сознания.

Подлинное «я» — это «я», которое отделилось от толпы и существует только для себя.

Слово, которым в немецком обозначают повседневность — Alltäglichkeit – это одновременно «обыденность», «заурядность» и «банальность». Входящий в его состав der Alltag («будняя жизнь») содержит смысл повторяемости и рутины. Существительное в единственном числе создает ощущение, что дни не отличаются друг от друга — проснулся, пошел на работу, вернулся домой, посмотрел телевизор, лег спать. Можно подумать, что это и есть однообразная, скучная реальность, в которой мы проводим день за днем. Но эта повседневность — неизбежная часть жизни. Каждый испытывает ее на себе. Для Хайдеггера это значило, что если мы проводим большую часть времени в повседневности бытия, где наша рутина во многом формируется обществом, в котором мы живем, привычками людей, с которыми мы проводим время, и политическими институтами, которые управляют нашей жизнью, то мы неизбежно теряем часть себя. Легко погрузиться в рутинный образ бытия, забыв о том, что когда-то выбирал как жить. Более того, для Хайдеггера это означало невозможность понять всю природу бытия, исследуя только повседневную жизнь. Так он разработал концепцию подлинности в противопоставление повседневности, чтобы в полной мере раскрыть самость человека. 

Так что же такое «аутентичность»?

Если неаутентичное «я» значит повседневное, одно среди многих, то подлинное «я» — это «я», которое отделилось от толпы и существует только для себя. Выйти из потока повседневной жизни — исключительное событие. Народная мудрость гласит: «Что посеешь, то и пожнёшь» или «О человеке судят по делам его». Каждый выбор формирует наш дальнейший путь, и время от времени, отстраняясь, мы видим полную картину: как мы пришли к той точке, где мы сейчас. Но, по Хайдеггеру, наиболее полно мы становимся собой только в исключительные моменты очищения бытия, когда полностью сходим с известной тропы, проторенной повседневной рутиной. Немецкое слово, которое он использует для обозначения подлинности, — Eigentlichkeit — подразумевает нечто предельно настоящее. Eigen переводится как «особенный», а также «свой» или «собственный». Буквально это можно понять как «быть собой настоящим». Или, иными словами, «быть верным самому себе». В те исключительные моменты, когда человек полностью переживает истину о себе, он отделяется от толпы и остается один в своем Бытии. И в этом смысле хайдеггеровское понятие аутентичности очень одинокое. Оно позволяет на мгновение пережить ужасающее одиночество небытия — свою смерть — будучи еще живым.

Против хайдеггеровского понятия одинокой аутентичности, ставшего основой немецкого экзистенциализма, Ясперс предложил другое понимание того, что значит быть обусловленным миром повседневности. Ясперс был профессором Гейдельбергского университета, когда в возрасте 40 лет перешел от психологии к философии. Обоих мыслителей волновал смысл бытия, но к фундаментальному вопросу о человеческом существовании они подходили совершенно по-разному. Хайдеггер хотел понять всё, что можно узнать о Бытии, тогда как Ясперса больше интересовало то, что познать невозможно. Как писала исследовательница Ясперса Кармен Леа Деге в журнале Psyche в 2020 году: «Ясперс — один из немногих экзистенциалистов, который не стремился овладеть, приручить или покорить непознаваемость и конечность человеческой жизни».

В книге «Философия» (1932), опубликованной на пороге Второй мировой войны, Ясперс изложил свою философию экзистенциализма. Хотя он не считал ее «экзистенциальной», она была посвящена вопросу о том, что значит жить аутентично. Хайдеггер искал подлинность в одиночестве, вдали от разлагающего влияния других, но для Ясперса мы можем существовать в мире только вместе с другими, а это значит, что любая концепция свободы должна быть обусловлена совместным бытием. Поскольку никто и никогда не существует в одиночку, наша подлинная сущность должна восприниматься всегда и только в отношениях с другими и миром, в котором мы живем. Аргумент Ясперса был особенно значимым, учитывая политический контекст того времени, призывающий людей противостоять ужасающей политической реальности, с которой они столкнулись. Реальность, в которой «ты не должен убивать», теперь твердила обратное. Всё, что оставалось — это внутренний компас, следуя которому каждый решал, как поступить в решающий момент.

Арендт обратилась к понятию воли, чтобы осмыслить, как человек принимает решения.

В разгар Второй мировой войны на основе немецкого экзистенциализма возникло французское ответвление. Если для Хайдеггера аутентичность была вопросом бытия, а для Ясперса — вопросом свободы, то для Жан-Поля Сартра, Симоны де Бовуар и Альбера Камю она стала вопросом индивидуальной этики. Главный вопрос «В чем смысл бытия?» сменился с на «Каким мне быть?». Кредо, лежащее в основе работ Сартра, — «существование предшествует сущности» — означает, что мы заброшены в мир без определенной самости. Это в свою очередь ведет к тому, что мы можем выбирать, кем быть. В то время как философы вроде Томаса Гоббса и Жан-Жака Руссо пытались понять природу человека, представляя, какой была жизнь до общества, для Сартра не существовало природы человека как таковой. Мы всегда должны спрашивать себя, кем мы являемся, то есть находиться в процессе становления. Для Бовуар становление было творческим предприятием, произведением искусства. Она утверждала, что недостаточно сформировать себя в существующих условиях мира — необходимо создавать условия самого мира. Аутентичность для французских экзистенциалистов заключалась не в раскрытии предустановленного истинного «я», а в осознанном участии в процессе собственного становления.

Оказавшись между немецким и французским экзистенциализмом, Арендт предложила критику аутентичности в своей последней незавершенной работе «Жизнь ума». Вместо аутентичности, Арендт обратилась к понятию воли, чтобы осмыслить, как человек принимает решения. Будучи ученицей Хайдеггера и Ясперса, а также единомышленницей Сартра, Камю и Бовуар в годы своей парижской ссылки (1933-1941), Арендт отвергала идею о том, что человек обладает истинным «я». Она не была трансцендентальным мыслителем. Для нее не существовало ни Бога, ни Бытия с большой буквы «Б». Она утверждала, что внутренним органом принятия решений, который определяет наши действия, является не подлинное «я», а воля.

Продолжая учения Августина и Ясперса, Арендт опровергла идеи Хайдеггера, заявив, что мышление исходит из опыта в мире, а не из Бытия. Утверждая, что мышление — это функция Бытия, Хайдеггер пытался отделить мышление от воли. Философ стремился доказать, что именно истинное внутреннее Бытие человека определяет, кем он становится в мире. Но для Арендт это было равно отказу от личной ответственности и выбора, от права принимать решения. Для нее именно выбор, совершаемый в настоящем, определяет то, кем мы станем, и мир, который мы создаем.

Так что же такое воля? И является ли она убедительной альтернативой подлинности?

В отличие от «аутентичности», «воление» — не такое приятное слово. Прежде всего, волей не обладают как вещью — ее исполняют. Кроме того, в «воле» нет ощущения комфорта. Аутентичность подразумевает уверенность, тогда как воля — неопределенность. А в смутные времена человек предпочитает предсказуемость неизвестности. В повседневной речи «воление» обычно появляется в канун Нового года, когда мы ставим цели на будущий год и представляем, как хотели бы изменить свою жизнь. Воля становится вопросом «силы воли». Или, что хуже, напоминает о трудных периодах жизни, когда нас заклинали: «Согласны сотрудничать?», «Хотите попробовать?», «Готовы выложиться на полную?». Но для Арендт воля — это путь к свободе, обещание, что мы можем измениться, а значит, и мир тоже. Воля отражает внутреннее напряжение, пространство, где человек ощущает заметную разницу между тем, где он находится, и тем, где он хочет оказаться.

Воля — единственное средство против условностей мирского существования.

Воление же — это умственная деятельность, которая протекает между мышлением и суждением. Оно формирует нас, втягивая в конфликт с самим собой, без которого невозможно движение вперед. Таковы основные принципы воления:

• для воления характерна внутренняя дисгармония;
• воление ощущается как напряжение в теле, когда разум находится в состоянии войны с самим собой;
• воление заставляет человека осознавать возможные решения, создавая ощущение, что его тянет в нескольких направлениях одновременно;
• воление может быть одиноким. Решения и выбор формируются под влиянием окружения, повседневности бытия, но в конечном итоге ответственность за принятие решения лежит на нас самих;
• воление заставляет осознать напряжение, существующее между мной как частью мира и мной как индивидуумом, противопоставленным миру;
• воление — это принцип человеческой индивидуации;
• воление связано с миром через действия;
• воля — это внутренний орган свободы.

Каждый день люди принимают сотни решений, но большую часть времени даже не задумываются о них. Их решения не подчинены воле — они просто следуют рутине шаблонов, которые формировались долгое время. Для того чтобы задействовать волю, нужно быть готовым остановиться. Хоть мышление отталкивается от прошлого, а воображение фиксируется на будущем, прошлое и будущее недоступны воле. Воля происходит еще до того, как человек начинает действовать. Быть в состоянии готовности — значит присутствовать в Настоящем.

Аутентичность привлекательна отчасти потому, что она обещает гармонию, обещает, что если мы узнаем, кто мы такие, то сможем действовать в соответствии нашими ценностям. Для воли же характерно чувство конфликта. Это внутренний орган, который генерирует напряжение внутри, заставляя человека осознавать несоответствие между тем, кто он есть и кем хочет быть, или тем, чего он желает и что у него есть. Но именно это напряжение необходимо для осознанного принятия решений.

По мнению Арендт, мы не бываем одиноки, даже когда остаемся наедине с собой.

Идею о том, что внутреннее чувство конфликта — это воля, Арендт позаимствовала из работы святого Августина «Исповедь», в которой он пытался понять причины греховных поступков. Выбор, утверждал Августин, в конечном итоге является вопросом привычки и окружения. Мы подражаем поведению тех, с кем проводим время, и это поведение становится привычкой. Воля — единственное средство против условностей мирского существования. Но следовать воле также означает, что каждый раз, выбирая одно действие, мы отказываемся от другого. Каждое «я сделаю» это одновременно и «я не сделаю». И потому для Арендт именно воля, а не аутентичность воплощает внутреннюю способность к автономии и свободе. Аутентичность по Хайдеггеру слишком напоминает отсутствие свободы воли, некое состояние человека до того, как Бог дал ему способность самостоятельно выбирать.

Воля — это дар выбора, который означает, что мы свободны решать.

Внутри нас не существует истинного «я». Есть только конфликт воли и то, как мы его решаем. В период неопределенности человеку свойственно стремиться к безопасности, держаться ясных ориентиров. Поддержание внутреннего напряжения — это путь к свободе, каким бы тернистым и разочаровывающим он порой ни казался. Как бы хотелось, чтобы кто-то другой принимал решения за нас, хотя бы иногда.

Помимо вопроса о самости, в одинокой хайдеггеровской концепции аутентичности Арендт увидела Бытие, которое отрицает мир. Согласно Хайдеггеру, свободу можно испытать только в одиночестве, вдали от мира бытия с другими, тогда как по мнению Арендт, мы не бываем одиноки, даже когда остаемся наедине с собой.

Следующим летом Арендт вернулась домой в Кёнигсберг, где написала юношеский автопортрет под названием «Тени». Она сделала две копии и отправила одну по почте Хайдеггеру. Вот как она описывала себя:

Ее самостоятельность и особость были следствием именно того, что она привила себе подлинную страсть к особенному и в результате привыкла видеть в самом, казалось бы, нормальном и банальном нечто заслуживающее внимания. Дело доходило даже до того, что, когда примитивность и обыденность жизни потрясала ее саму, в размышлениях и даже в ощущениях она не могла постичь, что повстречавшееся ей было банальным, не имеющим никакой цены ничтожеством, к чему мир привык и о чем говорить уже не имеет смысла.Из книги «Ханна Арендт, Мартин Хайдеггер Письма 1925-1975»

В ответе Хайдеггер называет тени основой души своей ученицы:

Твоя потрясающая исповедь не отнимет у меня веры в подлинные и богатые побуждения твоего существования. Напротив, она явилась для меня доказательством того, что ты вышла на простор, хотя твой путь из этой душевной неразберихи, которая, в сущности, не является твоей, будет долгим.Из книги «Ханна Арендт, Мартин Хайдеггер Письма 1925-1975»

Через несколько месяцев Арендт поступила учиться к Ясперсу в Гейдельбергский университет. Она подстригла волосы, начала курить и нашла друзей. В Гейдельберге она смогла обрести спокойствие и чувство принадлежности к себе в тихие моменты одиночества. Ученица Хайдеггера всегда отличалась от сверстников, но, вместо того, чтобы воспринимать свое отличие как нечто изолирующее, она сделала его в основой своей любви к миру и людям. Аренд поняла, что любить мир — это выбор и проявление воли, а красота совместного существования заключается в том, что каждый из нас постоянно раскрывается по-новому в танце знания и неопределенности.

По материалам Aeon
Автор: Саманта Роуз Хиллис — автор книги «Ханна Арендт» (2021), редактор и переводчик книги «Что осталось: Коллекция стихотворений Ханны Арендт» (готовится к изданию, 2024). Она также преподает в Бруклинском институте социальных исследований в Нью-Йорке. 

Заглавное изображение: Голова женщины (1908) Эгона Шиле

Переводила: Эвелина Пак
Редактировала: Валерия Зитева