«Мы теперь не safe space, а brave space». Как «Открытое пространство», несмотря на цензуру и давление полиции, уже 13 лет остается местом встречи активистов
В этой рубрике «Бумага» рассказывает о людях, годами меняющих Петербург к лучшему. Мы фиксируем, как последние годы изменили их жизнь и проекты, но не лишили любви к Петербургу и горожанам. «Открытое пространство» за 13 лет выросло из небольшой петербургской площадки для встреч независимых наблюдателей и гражданских активистов в многопрофильную правозащитную организацию. Проект пережил полицейские рейды, […]
В этой рубрике «Бумага» рассказывает о людях, годами меняющих Петербург к лучшему. Мы фиксируем, как последние годы изменили их жизнь и проекты, но не лишили любви к Петербургу и горожанам.
«Открытое пространство» за 13 лет выросло из небольшой петербургской площадки для встреч независимых наблюдателей и гражданских активистов в многопрофильную правозащитную организацию. Проект пережил полицейские рейды, доносы, отъезды активистов из России и на три года войны отказался от сбора пожертвований. Сейчас он вынужден вернуться к практике сборов на аренду и зарплату администраторам. Отправить донат можно через форму на сайте.
Для рубрики «Бумаги» «Было/Стало» административный директор «Открытого пространства» Илья Ершов рассказал, как удалось организовать первый в России хаб для активистов и стать примером для других городов, какие проекты сейчас находят место под их крышей и как проводить мероприятия в 2025 году, когда площадка не может гарантировать безопасность активистам.
Илья Ершов — административный директор и сооснователь «Открытого пространства». До этого был активистом движения «Наблюдатели Петербурга». По образованию политолог.
Было: хаб для всех, кому не всё равно
— Мы появились в 2012 году, когда в российском общественном сознании всё бурлило, когда российское гражданское общество осознавало себя. Только-только прошли акции протеста против нечестных выборов и появилось огромное движение независимых наблюдателей. Люди пошли на участки и увидели, какие там происходят нарушения. Так они получили первую прививку активизма.
Мы обнаружили вокруг себя множество людей, которые реально хотят чем-то заниматься. «Открытое пространство» появилось как ответ на этот запрос. Нужно было прозрачное, безопасное место, где можно просто прийти потусоваться или организовать встречу инициативной группы: родного двора, экологической защиты, помощи бездомным или другой любой социальной или правозащитной инициативы.
«Открытое пространство» придумала моя коллега, правозащитница Саша Крыленкова. Она была одной из соорганизаторок и координаторок движения независимых наблюдателей на выборах в Петербурге. Именно она увидела этот запрос.
Идея была в том, что пространство — это общий дом, общий хаб для всех, кому не всё равно. Что через него ты сопричастен со всем активистским движением. Ничего подобного не было тогда ни в Петербурге, ни в Москве. Потом такие пространства стали появляться — «Револьт-центр» в Сыктывкаре, «Открытое пространство» в Иркутске, «Штаб» в Смоленске — мы даже пытались создать сообщество пространств в разных городах. Они ориентировались в том числе, на наш опыт, и мы, конечно, готовы были им делиться.
Мы начинали втроем: я, Саша и Аня, моя коллега. Арендовали помещение — типичное питерское помещение, цокольный этаж, полуподвал, со своими коммунальными проблемами, о которых узнали не сразу. Сами делали ремонт, ломали стены, чтобы был зал. Купили огромный ковер. Потом пространство затопило и ковер пришлось выбросить. Кто-то привез пианино и играл на нем. Вместе ходили выбирать проектор.
Всё было устроено так: проекты, которые хотели провести мероприятие, просто писали нам, и мы подбирали для них свободные слоты. Всё совершенно бесплатно. Мы писали о проектах в соцсетях и делились информацией с партнерами. У нас было два ограничения: мы не сотрудничали с политическими партиями, просто потому, что мы сами родом из движения независимых наблюдателей, чья идея в том, что они не связаны ни с одной политической силой. Второе — это нулевая толерантность к любым видам насилия и фобиям. Мы не сотрудничаем с проектами, которые транслируют любые формы ненависти к другим людям. Так, например, в Петербурге нам однажды пришлось отказать авторкам проекта, которые исключают транс-персон из своих мероприятий.
Развитие: краудфандинг и новые направления работы
Деньги на пространство в первое время были отчасти наши частные, отчасти «Наблюдателей Петербурга» — в пространстве тогда находилась их штаб-квартира и их фандрайзерка помогала искать средства, на которые мы и снимали помещение. Этих денег хватило на три года. Где-то в 2015-м году мы поняли, что нам надо обращаться к сообществу петербургских активистов за финансовой поддержкой. Примерно раз в полгода мы стали проводить краудфандинговую кампанию, собирая деньги на аренду нашего общего дома.
Мы были первыми, кто стал проводить активистские аукционы. Мы предлагали проектам, которые делали у нас мероприятия, поделиться артефактами, которые для них ценны, и выставляли их на аукцион. Как-то раз нам очень помог магазин «Спасибо» и мы параллельно с аукционом провели ярмарку их вещей. Когда был первый срок Трампа, у нас прошел самый яркий аукцион. Помните, Pussyhat — феминистское движение против Трампа, они вязали розовые шапки. Вот и у нас были эти розовые шапки. Помню, как на аукционе за них торговались, было такое ощущение праздника.
Потом мы организовали первый в городе правозащитный квест в поддержку «Открытого пространства». Собрали точки, где в Петербурге нарушались права человека на улицах, и в игровой форме сделали квест. Потом мы стали играть в интеллектуальные игры в поддержку пространства: «Своя игра», «Что, где, когда». Многие вещи придумала для нас юристка Варя Михайлова, она просто пришла и сказала: «Вам нужны деньги? Вы не соберете к концу срока сумму. Давайте-ка что-нибудь придумаем». И она придумала сначала аукционы, потом квест, потом интеллектуальные игры. Это тоже вписывалось в идею общего дома, потому что мы все, активисты, делали что-то, чтобы сохранить «Открытое пространство».
В какой-то момент рук для организации стало не хватать. Я почти умирал от нагрузки и коллеги поняли, что меня надо спасать. И нас стало больше. Сейчас в петербургской команде шесть человек: СММ, администраторки площадки и координаторка площадки.
В 2020 году мы стали понимать, что не можем покрыть поступающий к нам запрос. Люди писали нам, например, «где получить бесплатную психологическую поддержку?» и мы знали, что нужен психолог, который понимает специфику активизма, который не будет тебя осуждать за то, кем ты являешься, за твою позицию. Были частные запросы на юридическую помощь. Были запросы от проектов на информационную поддержку.
Сначала мы перенаправляли людей к другим инициативам, но потом поняли, что мы и сами можем помогать. Так у нас появился психологический центр, где активисты могут бесплатно получить психологическую поддержку от специалистов, которые понимают, что такое активизм, многие из которых сами активисты. Это могло быть до 14 консультаций для одного человека: две базовых и еще 12 по договоренности с психологом.
Потом у нас появилась бесплатная юридическая поддержка для активистов. Наши юристы консультировали по вопросам давления в вузах, давления на работе, перехода границы, помогали с составлением документов. Потом мы стали помогать группам поддержки политзаключенных: составлять документы для суда, для места лишения свободы. А потом, в 2021 году, мы открылись в Москве. Потому что в какой-то момент мы стали очень активно работать с московскими активистами и поняли, что в Москве тоже есть запрос на подобную площадку.
Кризис: визиты полиции, самоцензура в воздухе и потребность в пожертвованиях
— После начала войны, когда перестали заниматься думскроллингом и снова научились дышать, мы провели встречу с командами всех наших проектов. Мы поняли, это было единодушное решение, что хотим продолжать делать то, что делаем. Все проекты: площадки в Москве и Петербурге, юридическая служба, правозащитная и психологическая поддержка. Мы все решили, что работаем дальше.
Летом 2022-го полиция в первый раз пришла в московское «Открытое пространство». Всего приходов в том году было три. Конечно, это было неприятно. Чудовищно. И, конечно, тебя ставят в очень уязвимое положение. Но в глубине души мы это предвидели. В Петербурге, кстати, в тот день полиция даже не зашла в помещение — пришла, постояла во дворе и ушла.
Впервые в московское «Открытое пространство» силовики пришли в июне 2022 года во время выставки «Автономная зона» с рисунками политзаключенных. Волонтерку проекта и ее подругу задержали и допросили. В их квартирах прошли обыски.
В следующем году 19 марта силовики вновь ворвались в пространство в Москве на презентацию комиксов художницы Саши Скочиленко. Минимум трех человек избили, одному потребовалась помощь медиков. Активист Алексей Белозеров рассказывал «Бумаге», как это было.
Потом неоднократно приходили провокаторы, люди из SERBа (ультраправая пророссийская политическая группа — прим. «Бумаги»), это были одни и те же два человека, которых мы знаем поименно. Они задавали вопросы и иногда следом за ними приходила полиция — тоже задавала вопросы и уходила.
Я хорошо помню, когда в воздухе стало появляться вот это вот горькое ощущение самоцензуры. И я понял тогда для себя, что очень бы хотелось, чтобы мы никогда не занимались самоцензурой, потому что это самое последнее, что может произойти с нами. И мне кажется, что мы, несмотря ни на что, остались верны себе, тем ценностям, которые у нас были и есть. Мы постоянно с командой обсуждаем, продолжаем мы работу или не продолжаем. И вся команда каждый раз выступает за продолжение.
Когда война только началась, нам казалось неэтичным собирать деньги на площадку. Тогда было нужно столько всего для политзаключенных. У нас было какое-то количество частных жертвователей, и собственные деньги тоже оставались. К тому же мы переехали в помещение поменьше из-за коммунальных проблем на предыдущей площадке и аренда стала дешевле. Но потом мы перестали помещаться.
Сейчас мы опять переехали на другую, большую площадку, которая стоит дороже. Нам уже не хватает собственных средств и денег текущих доноров на покрытие аренды. Мы понимаем, что вынуждены снова вернуться к нашей традиции сбора помощи от людей, которые приходят в открытое пространство.
Когда мы собирали деньги первый раз, мы для себя сформулировали такую теорию, что это проверка на нужность. То есть если мы нужны городу и миру, то мы сможем собрать денег на аренду площадки, на зарплату администраторкам, на продолжение работы «Открытого пространства». И это всегда работало. И вот мы сейчас в ситуации, когда мы вынуждены снова проверять, нужно ли «Открытое пространство». Я верю, что нужно, но я всегда был оптимист.
Я очень боюсь, что если мы не соберем эти деньги, то нам придется по частям закрывать отдельные проекты, пока мы либо не решим проблему, либо не закроем всё «Открытое пространство». Чтобы все наши проекты проработали еще 2-3 месяца, нам нужно 2,5 миллиона рублей.
Стало: из safe space в brave space
— До войны мы привыкли, что «Открытое пространство» — это safe space. Не сразу стало очевидно для нас и для тех людей, которые приходят к нам на площадку, что в условиях войны ни одна площадка больше физически не может быть safe space. Мы сейчас себя позиционируем скорее как brave space, как площадка, которая предоставляет возможность встречаться, обмениваться опытом. То есть мы принимаем вызовы, которые дает нам реальность. Это идеологический момент.
На практике мы стали приглашать юристку или юриста, чтобы они присутствовали на площадке во время мероприятий, потому что что-то может пойти не так, могут прийти провокаторы или полиция. Мы стали писать тем проектам, которые проводят у нас мероприятия, что обеспечение безопасности — это обоюдный процесс. Мы, со своей стороны, можем предоставлять юристов, юридические консультации, давать оценку рисков для проектов, которые проводят у нас свои ивенты. Но ответственность за безопасность лежит и на них тоже. И они должны понимать, что открытое пространство — это публичное место в Петербурге или в Москве. И да, мы можем привлечь внимание силовиков или провокаторов. Важно, чтобы люди оценивали свои риски. Хотя в последний год к нам не приходят менты, но мы понимаем, что могут прийти.
После начала войны мы, конечно, ощутили на короткий период отток посетителей. Но это очень быстро прошло, и люди снова стали к нам приходить, даже еще в большем количестве. Людям нужно было куда-то применить себя, найти человека, с которым можно поговорить на одном языке.
Продолжали появляться, взамен уехавших, новые проекты, например, у нас регулярно проводит свои мероприятия Mental Cafe, где обсуждают темы, связанные с ментальным здоровьем. Появился проект, помогающий женщинам-бездомным, группа психологической поддержки активистов, появился волонтерский киноклуб. У нас каждый день проходит куча мероприятий. Только в прошлом году на обеих площадках состоялось около тысячи мероприятий. Тысяча. Только за один год.
Меня мотивирует простой факт, что мы продолжаем работать в России в 2025 году. Жизнь продолжается, несмотря на всё, что происходит, несмотря на войну.
Три совета, которые бы дал себе и проекту в начале пути
- Приготовиться к тому, что жизнь больше никогда не будет простой. Потому что каждый день приходится отвечать на очень разные вызовы.
- Не бояться делегировать. Потому что у нас в организации сейчас довольно гибкая, проектная структура. И я абсолютно доверяю коллежанкам и коллегам, которые работают со мной.
- Быть собой. Ценностно быть собой. Если ты с собой честен, если ты знаешь свои ценности и доверяешь себе в отношении них — нетерпимости к насилию, к языку ненависти, к действиям ненависти — то вокруг тебя рано или поздно появятся люди, которые думают так же, с которыми у вас общее мировосприятие.
Что еще почитать:
- Как делать всё больше инклюзивных проектов, когда пространство для них сужается? Рассказывает создательница «Огурцов» и «Нормального места»
- Строить систему помощи бездомным людям, а не просто раздавать еду. Как «Ночлежка» адаптировалась к санкциям и переживала смену директора
Фото: «Бумага»
